Один день из жизни бывшего пленного: первое сентября 2014 года, мои воспоминания о пребывании в подвалах захваченной Луганской ОГА.

 

---

 

Первая попытка увидеть свободу

 

Говорят, по мере течения времени память притупляется и боль стихает. Не знаю, как насчет боли. Возможно так и есть, а вот память… Все было словно вчера, а точнее, сегодня. Первого сентября 2014 года состоялась первая попытка увидеть свободу после бесконечности заточения в подвалах Луганской ОГА. Да, освобождение было сложным, и пишу это не для того, чтобы рассказать вам, а, скорее, для себя самого. Не знаю точно.

 

 

К этому времени следствие “ЛНР” уже переехало в комендатуру (Жовтневый исполком города Луганска) и в подвал захваченной террористами областной государственной администрации (ОГА) наведывался старший следователь “ЛНР” Аркадий Корниевский. Бывал он здесь только по утрам. Под окнами нашей камеры традиционно красовалась его “Инфинити”, и мы знали, что он тут.

 

В нашей камере №3 сидел малолетний Вова с квартала Волкова – мальчик 15-ти лет, который выразил протест, установив у себя на ноутбуке фон рабочего стола в виде символики “Правого сектора”, после чего умудрился отнести его на зарядку в пожарную часть.

 

Грош цена таким пожарным, но, когда Вова пришел за ноутбуком, его уже ждали… Били его не сильно. Ну, как сказать – без переломов, зато обильно пожгли окурками руки так, что все ниже майки было в волдырях. Ему сказали, что как малолетку долго держать не будут. И Аркаша (Аркадий Корниевский – прим. А.Р.) первого числа, когда будет решаться судьба пленных на дальнейший месяц, скорее всего, его отпустит. Посему, когда около десяти часов открылась камера, нас это особо не удивило. Мы решили, что пришли за Вовой. Однако удивило то, что кроме ребенка, на выход попросили и меня.

 

Судьбы пленных решал Аркадий Корниевский

 

Учитывая, как упорно мне внушали на ночных проверках, будто у меня в деле красная полоса (что означает решение о ликвидации) и уже водили на несостоявшийся расстрел, того, что меня вдруг поведут к старшему следователю на рассмотрение вопроса об освобождении, точно никто не ждал и не поверил, включая и меня. Вову пропустили передо мной, и заставив удалить прямо при Аркаше символику “ПС” с компьютера, отпустили.

 

На мне же везение закончилось. Корниевский хорошо помнил меня и откровенно ненавидел. Он сказал, чтобы мне срок задержания продлили на месяц. Но тут, совершенно неожиданно, старший конвойный Рома решил ходатайствовать обо мне.

 

Рома сказал, чтобы я показал свою ногу, которая в результате одной из ночных экзекуций опухла до размеров лапы слона, и в обувь больше не вмещалась. Вот так я и ходил – на одной ноге туфель, а на второй – просто носок, но Аркашу это не впечатлило. Он распорядился отвезти меня на “Острую могилу” (Луганская областная больница – прим. А.Р.), а пока – вернуть в камеру. Повторно за мной пришли уже после обеда, примерно около двух часов дня. И так символично, что пришли именно те, кто убивал меня в день приема…

 

 

Дорога на Острую Могилу

 

Ехали быстро, а так хотелось подольше. Я не верил уже, что меня могут отпустить, а потому хотя бы покататься по городу было для меня долгожданным глотком свободы.

 

Прибыв на место, стало ясно, что очередь до меня дойдет не скоро. Совсем близко работали системы залпового огня, каждую минуту подвозили раненых боевиков. И, разумеется, мое обследование не могло быть приоритетным. Устав от ожидания, сопровождающие меня предложили мне попытаться убежать, чтобы я не мучился сам, да и их не мучил. Кто знает, нашло бы это предложение отклик, будь я тогда в состоянии бегать…

 

Тем не менее, спустя пару часов ожидания, врач подошел к сидящим в коридоре мне с конвоем и распорядился завести. Бегло осмотрев, врач, то ли потому, что устал и не хотел заморачиваться, то ли решив немного облегчить мою судьбу, сказал боевикам, что случай крайне тяжелый и жизненно необходимы “гнойный” и “сосудистый” хирурги, которых тут нет, а есть только в 4-й городской больнице.

 

Конвойные были явно недовольны и, как я понял из их разговоров, везти меня в 4-ю не хотели, поскольку тогда необходимо выделить мне охрану, а это, очевидно, в их планы никак не входило. Да и генератора там, по их словам, тоже не было.

 

Освобождение

 

Почесав затылки дорогой назад, конвой решает не везти меня в подвал, а везти в комендатуру, и не к Аркаше, который явно отпускать меня не намерен, а к начальнику гарнизона “ЛНР” Сергею Грачеву. Так и поступили.

 

В комендатуре тоже шла какая-то суета, и всем было не до меня. Грачев лишь спросил, за что меня содержат и узнав, что из доказанных обвинений лишь активная проукраинская деятельность в социальных сетях, распорядился отпустить прямо здесь и сейчас. Когда же я услышал требование «валить отсюда быстро», естественно, идти куда-то поначалу отказывался. На фоне предложения совершить побег, дабы меня догнала очередь, это выглядело крайне сомнительно.

 

Тем не менее, после набора матов в мой адрес и собравшись с мыслями, я таки решил идти. Просто вышел со двора комендатуры и куда-то пошел – все равно, куда.

 

Сначала оглядывался, а немного отдалившись и уже встретив нескольких прохожих из числа мирного населения, наконец-то поверил в происходящее. Смутно помню, как я шел и куда.

 

Воспоминания эти – словно в тумане, ведь счастье затмило рассудок, но, как оказалось, преждевременно. Дальше метрологической станции на окраинах кв. 50 лет Октября пройти мне не судилось. Блокпост там захотел видеть мои документы, которые мне никто не отдал. Добавьте к этому мой вид: хромота, босая нога, небритый и немытый месяц, и вы поймете, что уже минут через десять меня везли обратно в подвал ОГА.

 

Назад в подвал

 

Старые жигули, на заднее сидение которых меня усадили, особой быстротой не отличались, так что обратная дорога на площадь Героев ВОВ немного затянулась. Это радовало, ведь помимо возможности еще немного побыть на свободе, боевики с блокпоста охотно расспрашивали о том, как я оказался бродящим без документов вблизи линии фронта и, как мне казалось, даже поверили в мой невероятный рассказ.

 

Уже подъезжая к Советской, один из них на просьбу закурить дал мне целый кулек некондиционных сигарет (не были нарезаны), что, как минимум, указывало на определенное смягчение ко мне. Да и их разговоры о том, что если моя история правдива, то я как бы уже свое отсидел, тоже немного меня успокаивали.

 

Однако по прибытию в подвал ОГА это чувство быстро улетучилось.

 

Охрана подвала была занята тем, что прямо в коридоре обеспечивала «теплый прием» новопоступившим. Били сильно, отливали водой и снова били, что в точности повторяло события моего первого дня пребывания тут. Как я ни старался сливаться со стеной, внимание на меня все равно периодически обращали, и несколько ударов таки прилетело.

 

Немного устав и растащив новоприбывших по камерам, очередь дошла и до меня. Выслушав, что я был задержан фактически на выходе из города, гнев переполнил охранника Женю. Обвиняя меня в побеге, он уже было ринулся ко мне, но Рома (второй охранник, который ходатайствовал обо мне перед Аркашей), остановил его и сказал задержавшим меня, что на самом деле так бывает, хотя и не часто. Он объяснил, что иногда решение отпустить принимает комендатура (Жовтневый исполком), и они тут, в подвале ОГА, об этом просто не знают.

 

Тем не менее, меня лишь передали конвою для доставки в больницу, а как я оказался на улице – загадка.

 

Допрос в комендатуре

 

Не скрывая нарастающей раздраженности, задержавшие меня на блокпосту решают везти меня в комендатуру и таки выяснить правду. Разумеется, меня предупредили о том, что если я вожу их за нос (естественно, в грубой нецензурной форме), то эта поездка станет для меня последней, и лучше прямо сейчас во всем признаться.

 

Было страшно, ведь я не мог быть уверен, что там окажутся те, кто меня конвоировали, или Грачев будет на месте. Но признаваться мне все равно было не в чем. Так что я продолжил настаивать на своей версии событий.

 

В комендатуру мы приехали очень быстро. Внутреннее волнение скрывать уже не удавалось, да и выдавали трясущиеся руки, так что смысла в этом просто не было. Однако, по удивительной воле проведения, стоило нам лишь заехать во двор комендатуры, как я тут же увидел сидящим с сигаретой одного из моих конвоиров, сопровождавших меня в больницу.

 

Я сразу сказал об этом боевикам и, выйдя из машины, мы сразу подошли к нему. Они там жали руки и обнимались, а я смиренно ждал кульминации. Всего пара слов – и тот подтвердил, что он лично отпустил меня по приказу Грачева.

 

Статус мой – с задержанного на свободного, изменился тут же. Катать меня снова никому не хотелось, и мне фактически повторно указали на выход из этих самых ворот, которые я уже покинул сегодня в надежде не вернуться никогда.

 

Пешком в Луганскую ОГА

 

Разумеется, боевики понимали, что дольше последнего места задержания продвинуться я не смогу. Даже если каким-то дивом сменившийся контингент на Метрологической меня и пропустит, то второй блокпост на памятнике Князю Игорю все равно задержит. Они решили, что в ОГА должны поискать мой паспорт и выдать хоть какую-то бумагу, если паспорт не найдут. Сказали идти в ОГА, а сами они через часик подъедут.

 

Шел я долго, да и не спешил. Я уже изрядно скитаться весь день, а нас еще, как на зло, вчера не кормили. Такое случалось не раз, когда еды с полевой кухни не оставалось либо она прокисала.

 

Словом, подходил к финалу второй день без еды. Идти быстро не давала опухшая нога и черепашья скорость, плюс – устал, вот и хромал, как мог. Пешком с городка ОР до ОГА идти далековато и, хотя улицы были фактически пустыми, тем не менее, по дороге время от времени проносились боевики, орущие что-то в пьяном угаре, да просто остановиться и присесть было необходимым.

 

Я рассматривал руины от некогда ухоженных квартир на Советской, разбитую в хлам библиотеку имени Даля и остатки палаточного городка, обильно украшенные хламом у здания управления СБУ. Вся эта картина как нельзя лучше дополняла мое внутреннее состояние.

 

Добравшись до порога ОГА, я уселся на один из мешков с песком, окруженный колючей проволокой, и стал рассматривать “экспозицию”, устроенную боевиками из фрагментов снарядов. Там было еще что-то написано, кажется о том, что “вот такие подарки нам прилетают от Украины”, но помню лишь общий посыл.

 

Сидел и ждал, даже курил те самые некондиционные сигареты. Удивительно, но мой шокирующий вид тут никого не удивлял, и проходившие мимо боевики даже давали мне подкурить.

 

Время тянулось, и солнце стремительно двигалось к линии заката. На тот момент меня мало это волновало, а зря.

 

Без документов, без помощи, без надежды

 

В конце концов, дождавшись боевиков из комендатуры, я прошел с ними снова в ненавистный подвал. На тот момент там уже никого не принимали, и атмосфера казалась более спокойной. Правда, необходимость искать мои документы немного нарушила эту идиллию. Долго рылся Женя, листал какой-то журнал, и в итоге сообщил, что все перевезли в комендатуру и, скорее всего, потеряли. Я же, если продолжу беспокоить их, снова отправлюсь в камеру после предварительного «взбодрения», так что у меня последний шанс скрыться из их поля зрения.

 

Долго думать я не стал. Было очевидно, что моя ситуация их изрядно утомила и, если продолжить “мозолить” им глаза, то есть вероятность и вовсе никуда отсюда не уйти.

 

Я вышел из ОГА, пошел в сторону ул. Коцюбинского, напряженно соображая, как же выбираться из этого дерьма. Ведь действительно, документов никаких нет, бумаги никакой не дали, а мой внешний вид таков, что я сам бы себя задержал.

 

Ситуация казалась безвыходной, посему я просто продолжал идти по 16-й линии, затем как-то петлял проулками. Казалось, движение мое бесцельно. Когда я вышел к луганскому СИЗО, стало совсем темно. Город был обесточен, и тьма была такой, что даже за квартал можно было увидеть кое-где горящие в окнах свечи.

 

В церкви отказались дать даже воды

 

Одна из таких свечей мелькала в здании СИЗО, а еще одна – в церкви неподалеку, куда я решил постучаться, ведь очень хотел пить, да и комендантский час уже должен был начаться, так что шататься по городу и дальше становилось опасным. Из церкви доносилось пение через открытое окно, но это был не церковный хор, а скорее походило на какие-то уроки пения для одной девочки (девочка пела, а грубый мужской голос поправлял и пел «как надо»).

 

Я стал стучать в ворота, и из окна раздался мужской голос, по тону которого сразу стало понятно, что мне тут не рады. Я попросил воды и сказал, что я был освобожден из плена, очень устал, а тут комендантский час, словом, что мне нужна помощь. Батюшка, извергая ругань вперемешку с церковными терминами, ясно дал мне понять, чтобы я даже не приближался сюда, иначе он сейчас позовет «ополченцев» и мне «не поздоровится». Ответив, что уже и так не здоровится, и душевно поблагодарив за помощь, я потопал дальше и вышел на улицу Фрунзе.

 

Что делать и куда идти, я уже не имел понятия, да и стало все равно. Просто хромал вперед, как зомби, и выхода совсем не видел. Буквально пройдя “якорь” у завода “Горизонт”, я увидел, что мне на встречу с фонарем в руках, движется пеший патруль. Спрятаться куда-то или присесть в кусты я не сообразил, да и не мог уже соображать.

 

Патруль из двоих автоматчиков и одного помощника на общественных началах уже задержал одного нарушителя, а теперь потребовал документы и у меня. Я, еле ворочая языком, стал объяснять, что документов у меня нет, и меня вот отпустили из ОГА, потом задержали, вернули, ну и так далее, во что, разумеется, никто не поверил.

 

За нарушение комендантского часа

 

Мне скомандовали идти вперед вместе со вторым задержанным, а сами шли сзади, целясь нам в спины из автоматов. Идти, как оказалось, было недалеко, в тот самый завод “Горизонт”, где также расположились боевики. Отвели меня на третий этаж, где располагалось их руководство, которое, выслушав мою историю, распорядилось посадить меня в камеру, сказав, что утром во всем разберутся, а пока я и так нарушил комендантский час.

 

Вам сложно будет представить, но я искренне обрадовался такому развитию событий. Идти дальше в ночь сил у меня уже не было, да и куда переться по темноте? Если я не наступлю где-то на растяжку, то, как минимум, меня в конце-концов подстрелят, если таки приближусь к линии фронта. В общем, приняв как неизбежное, я молчаливо под конвоем потопал в подвал. Как оказалось, там тоже есть камеры, но, кажется, всего две, во всяком случае, только две я и видел. В одной, исходя из слов самих же боевиков, сидел какой-то нарушитель комендантского часа, которого задержали пьяным и немного перестарались с «теплотой приема» до непроизвольной дефекации (запах это подтверждал).

 

Меня посадили во вторую камеру, где было пять человек. Камера маленькая, люди еле вмещались, но весь пол был покрыт матрацами, что значительно превосходило условия подвала ОГА.

 

Пообщавшись с другими пленными, я понял, что тяжелых обвинений тут нет, равно как и политических вроде меня. Все они либо шатались во время комендантского часа, либо мародерствовали, воруя из заброшенного магазина женского белья. Был еще один закрывший свою мать на балконе, кажется, девятого этажа. Она кричала с балкона и дозвалась боевиков. Те вынесли двери, мать выпустили, а сыночка посадили на подвал.

 

Все обрадовались моим сигаретам и, накурившись в охотку, улеглись спать, чем и закончилось самое длинное в моей жизни первое сентября.