Игорь Знаменский, “Моя исповедь” (книга)
Начало здесь:
1. Об убийствах вообще и о конкретных убийствах
3. О том, как я понял, кто убийца моего отца
4. О том, как я пришел к решению рассчитаться с убийцей
5. О том, как я рассчитался с убийцей моего отца
Говоря о тюрьме, нельзя не сказать и о тех, кто остался на свободе, обо всех тех, от кого зависит твоя жизнь в тюрьме – в физическом, материальном, но еще больше – в моральном смысле.
Тюрьма, как и любая серьезная беда, четко показывает, кто есть кто в твоей жизни. Тюрьма испытывает на прочность не только тебя, но и тех твоих друзей и знакомых, которые остались на свободе.
Причем тех, кто был тебе не очень близок, твоя тюрьма испытывает скорее даже не на прочность, а на элементарную порядочность и другие простейшие человеческие качества, которые вовсе не требуют от этого человека каких-то жертв и лишений. Но некоторые люди не способны выдержать даже такого – вовсе не сложного и ничего не стоящего им испытания.
Но хотелось бы вначале сказать о самых близких мне людях. Моя мама… Сколько всего выпало на ее долю за эти семь месяцев! До 74-х лет дожила она абсолютно счастливым в своей семейной жизни человеком. Для нее – одного из ведущих инженеров ПромтрансНИИпроекта, тем не менее, именно семья однозначно была главным в жизни…
Так было и для отца, а для мамы так было тем более. Ведь если отец работал до последнего дня своей жизни, то мама была на пенсии – и семья для нее была не просто самым главным, а единственным, что было в ее жизни… Сорок шесть лет рядом с ней был человек, которого она по-настоящему любила и который по-настоящему любил ее.
За все годы, что они были вместе, ничто не ушло из их отношений. Я помню их еще в своем глубоком детстве, когда они еще были молодыми людьми, и видел их отношения до последнего дня, но я не заметил никаких изменений! В течение дня отец не раз подходил к маме, обнимал, целовал ее, а мамины глаза при взгляде на отца наполнялись теплом и нежностью.
Так было и тридцать пять лет назад, так было и до последнего дня жизни отца. Те люди, которым повезло в семейной жизни меньше, утверждают, что такого не бывает… А я просто рассказываю то, что видел своими глазами всю жизнь.
Наверняка, благодаря таким их отношениям и чувствам внешне они выглядели явно моложе своих лет. И внутренне, в процессе общения (да еще в сочетании с ее не изменившимся молодым голосом) мамин возраст, груз прожитых лет не ощущался абсолютно. Старость так и не пришла.
Жизнь закончилась раньше. Закончилась в одночасье. Для отца – вся жизнь вообще, для мамы – та жизнь, которую только и можно назвать настоящей жизнью…
А спустя семь месяцев арестовали меня… Второго и последнего ею любимого и любящего ее человека… Но у меня не было иного выбора – иначе маме пришлось бы сейчас разрываться не между Лукьяновской тюрьмой и Байковым кладбищем, а оставалось бы только последнее – уже с двумя могилами.
Вынести слова мамы в теплый осенний день над могилой недавно ушедшего отца: «Санечка, Санечка… Как же так? Посмотри, какая погода… Гуляли бы с тобой в парке…»,- вынести эти слова и не задаться вопросом, почему убийца моего отца продолжает ходить по земле, а мой отец здесь, было абсолютно невозможно… Что же касается всего того, что было после ареста, то единственным человеком, в котором я был уверен, что он не откажется от меня, и была моя мама.
Почти уверен я был и в девушке, с которой мы по настоящему любили друг друга, но наши встречи прекратились после того, как в ее церкви, чьей верной приверженицей она была, ей запретили встречаться с человеком, который не является верующим. Иначе ее бы оттуда «попросили», а для нее уйти из церкви означало – предать Бога, которому она давала клятву верности…
Плача, со словами: «Я люблю тебя и буду ждать тебя всю жизнь, пока ты придешь к Богу, и мы уже всегда будем вместе!», – она прекратила со мной встречаться. И все же я был почти уверен, что она не откажется от меня, узнав, что я арестован. Правда, учитывая то, что я совершил, и как это воспринимается с точки зрения христианства, некоторые сомнения все же были. Но эти сомнения были напрасны… Она не бросила ни мою маму, ни меня. Она оказалась более святой, чем многие прихожане ее церкви, – в человеческом смысле этого слова.
Не отказались от меня и мои родные: племянник, адвокат по профессии – сразу же согласился быть моим адвокатом… Его отец, вынужденный безвыездно находиться в другом городе, как мог, помогал советами по телефону и нашел еще адвоката, который как раз специализируется по делам, подобным моему. Моя сестра поддерживала мою маму морально и, как могла, материально. Однако, здесь я тоже почти был уверен, что родные меня не оставят.
Не то, что был уверен, но надеялся на то, что не откажется от меня и мой друг, с которым мы дружили со студенческих лет… И надежды мои оправдались. Не отказался. Он только коротко спросил: «Иначе было нельзя?», «Нет», – еще короче ответил я. И дальше мы с ним общались так, как и со времени нашего знакомства на первом курсе института.
С лучшей, человечной стороны проявили себя и некоторые мои коллеги по работе. В частности заведующий моей кафедры, которому позвонила моя мама, чтобы сообщить о случившемся и извиниться по моей просьбе за то, что будучи арестован, я тем самым сорвал учебный процесс. Борис Тимофеевич проявил к маме неподдельное внимание, стал утешать ее и сразу спросил, чем может помочь. В итоге он организовал характеристику с места работы, где обо мне были найдены самые лучшие слова.
Впрочем, тут и не надо было ничего придумывать, что называется «по случаю», ибо и до этого случая я был действительно избран главой профсоюзного комитета нашего экономического факультета, а студенты официально признали меня в прошлом году лучшим преподавателем факультета с вручением соответствующей грамоты в присутствии всего факультета. Моя бывшая коллега Люда, с которой мы всегда приятно по человечески общались, сама позвонила на мой мобильный, оставшийся у мамы, расспрашивала, что со мной, и чем она может мне помочь. Это было приятно, несколько неожиданно, но все же не особо меня удивило, т. к. я всегда знал, что эти люди относятся ко мне хорошо.
По-настоящему меня удивил совсем другой человек. Для того, что бы понять, о чем я говорю, – эту историю нужно начать с самого начала. А начало было два года назад. Тогда студенты 1-го курса писали у меня курсовую работу. Для экономии времени, бумаги и чернил я давал студентам возможность пересылать мне их работы по электронной почте или через социальную сеть «ВКонтакте ».
Так я и увидел фотографию одной моей студентки, которую звали Яна, стройной девушки с роскошными волосами. Общались мы с ней, разумеется, по поводу ее курсовой работы. В день защиты курсовой работы я впервые увидел ее вживую. В реальности она оказалась ничуть не хуже, чем на фото, и даже более того… Разумеется, я всегда придерживался правила, что институт – не конкурс красоты, а конкурс знаний, поэтому внешность девушки никак не могла повлиять на оценку. На сколько ответила – столько и получила.
Ну а в случае с Яной всегда было сочетание первого и второго – еще во время своего с ней общения ВКонтакте я понял, что она не только симпатичная девушка, но и умница…
А вот то, что это юное создание может быть и таким милосердным, открылось после моего ареста. Когда меня арестовали, я даже представить себе не мог, что среди тех людей, кто вспомнит обо мне, окажется и Яна. От мамы я узнал, что она прислала на мой мобильный сообщение: «Що трапилось?» (Яна общается исключительно на родном ей украинском языке).
Когда у меня появилась возможность, я связался с ней. Прошло еще какое-то время, она проявила желание не только принести мне передачу, но и прийти на свидание. Через несколько дней они встретились с мамой уже в Лукьяновской тюрьме. Яна принесла мне передачу, говорила, что и другие студенты переживают за меня, называла меня «дуже хорошею людиною», утешая мою маму, обняла на прощанье. Еще раз повторю: в нашей жизни очень редко тебя может что-то или кто-то приятно удивить, вот Яна – именно тот случай.
Еще раз забегая вперед скажу, что для меня полной и, конечно, приятной неожиданностью было увидеть на последнем заседании суда в «группе поддержки» еще одну мою студентку Инну.
Благодарен я и студенту, приславшему SMS с такими словами, что будь я сентиментальней, расплакался бы. Спасибо, мои юные друзья.
Но были и другие, неприятно удивившие меня случаи. Один из них был связан с моей бывшей коллегой. Симпатичная женщина, моя ровесница, живущая в Чернигове, но работающая в Киеве. Познакомились мы с ней более 4-х лет назад – я был рецензентом ее диссертации. Между нами возникли добрые человеческие отношения.
Я делал для нее намного больше, чем входило в обязанности рецензента. При этом уточняю – близости никогда не было, меня устраивали чисто дружеские отношения. Где-то за месяц-два до моего ареста, она написала мне по электронной почте письмо, в котором сообщила, что по поводу Майдана была не права, назвала себя «обманутой овцой» – и мы продолжали с ней общаться.
Когда же – уже после моего ареста – я вышел с ней на связь, она говорила со мной как человек, который абсолютно меня не понимает, даже не пытается. Это притом, что сама она очень любила своего отца, и даже после его смерти любое воспоминание о нем тут же вызывало у нее слезы. Она даже не поинтересовалась, может ли чем-то помочь. Я дал ей номер телефона моей мамы. Она сказала, что позвонит. «Звонит» до сих пор.
«Психушка»
Тем временем, после двух недельного пребывания в тюрьме, меня отправили в Центр судебно-психиатрической экспертизы.
Обследование длилось в течение месяца.
Никаких лекарств, никаких уколов (вопреки моим опасениям) мне там не давали. Все свелось к моим беседам с главврачом, лечащим врачом-психиатром, а также с психологом, которая кроме беседы дала мне еще ряд психологических тестов.
Ну а в самом конце моего пребывания в этом Центре – мне около часа посчастливилось беседовать с целой комиссией психиатров. В итоге: с точки зрения лечащего врача – психиатра я абсолютно здоров, а с точки зрения психолога я – человек, который настолько ненавидит несправедливость, что готов на все, только бы ее устранить.
И с той, и с другой оценкой мне трудно было не согласиться. Но это означало только одно: тюремный срок я получу по полной программе, без малейшего смягчения ввиду отсутствия у меня психических отклонений.
Что ж, очевидно, такая сейчас жизнь, что за право наказывать ненаказанную несправедливость нужно платить. Богатые люди платят в виде взяток судьям. Такие, как я, платят годами жизни, проведенными в тюрьме.
И только сумасшедшие могут наказывать несправедливость бесплатно.
Следующие главы: