Игорь Знаменский, “Моя исповедь” (книга)
Начало здесь:
1. Об убийствах вообще и о конкретных убийствах
3. О том, как я понял, кто убийца моего отца
Уже со дня похорон моего отца я пытался делать все от меня зависящее, чтобы довести начатое им дело до конца. А дело это было общим делом всего творческого коллектива театра: убрать из театра человека, который разрушает театр.
Факты? Еще один фрагмент из выше упомянутого письма к мэру Киева:
«Протягом кількох років директор театру… робить все для того, щоб зруйнувати те, що головний режисер та творчий колектив театру створювали протягом 30-ти років. За ті роки, що директором театру є ця людина, дійшли до повної негідності матеріальна база театру, світлова та звукова апаратура, сцена та обладнання сцени. Нам соромно перед нашими глядачами, колегами та критиками – настільки в жахливому та гнітючому стані знаходиться наш «храм мистецтва». Директора абсолютно не цікавить прокат вистав. Робочі сцени постійно недоотримують обіцяну доплату, в той же час певні «наближені» постійно отримують надбавки та премії… Дійшло до того, що головний режисер, а також режисер-постановник та заступник директора змушені фінансувати вистави з своїх власних коштів, щоб зберегти якусь творчість у театрі».
Я пытался довести дело, начатое моим отцом, до конца. В течение первого месяца после ухода из жизни моего отца я связывался с главным режиссером, с режиссером-постановщиком, с помощником режиссера, с главным администратором.
Все они, соглашаясь со мной на словах, говорили о тех непреодолимых трудностях, которые препятствуют им осуществить прежние свои намерения. В числе препятствий назывались: и слабая организованность творческого состава; и боязнь последствий в случае неудачи коллективного похода в Управление культуры; и непонятно на сколько затянувшаяся неразбериха в самом Управлении культуры, из-за которой там никто не захочет брать на себя ответственность за какие-либо жесткие кадровые решения, и т.д. и т.п.
А все те слова, которые говорились на похоронах и поминках моего отца – это были лишь эмоции, пусть и искренние, но не подкрепленные решимостью осуществить конкретные действия. Так я остался один со своей щемящей памятью об отце. Мой план – продолжить дело, начатое отцом, не смог осуществиться. А тем временем в связи со смертью истца судебное производство по делу незаконных действий «директора театра» было прекращено.
Таким образом, цивилизованных способов для устранения с занимаемой должности «директора театра» уже не оставалось.
Прошел еще один месяц со дня убийства моего отца. 18 ноября у отца должен был состояться юбилей. Он не дожил до него чуть больше двух месяцев.
Далеко не все его друзья и знакомые из других городов и стран знали об этом, поэтому тот день, который должен был стать праздником для семьи, превратился в пытку. Особенно это касается мамы. Ведь на протяжении целого дня друзья и знакомые моего отца, которые не знали, что отца уже нет в живых, звонили, чтобы поздравить его с юбилеем. И мама каждому из них должна была сообщить, что отца нет, и каждый раз переживать смерть отца вновь и вновь. Не могла она и не брать трубку телефона, ибо люди, по-настоящему хорошо относившиеся к моему отцу, звонили с самыми добрыми намерениями.
По этой причине я не мог поехать к отцу на кладбище в день его юбилея… Уверен, что отец бы понял и простил меня… Он тоже всегда в первую очередь думал о маме.
В итоге, к отцу я приехал только на следующий день – 19 ноября. Приехал под сильнейшим впечатлением от всего, что происходило накануне у нас дома. Приехал и поклялся на могиле моего отца, что я рассчитаюсь с его убийцей. И если это невозможно было сделать путем официального суда, значит, это все равно должно быть сделано путем самосуда. При этом у меня не было каких-либо четких представлений, как именно я с ним рассчитаюсь.
Я знал одно: я должен с ним рассчитаться в любом случае.
Скорее перевернется мир, чем я прощу убийце смерть отца. Другое дело, что я решил, пока жива мама, ничего не предпринимать.
Однако произошло то, что заставило меня изменить свое решение в той части, где я первоначально думал ничего не делать, пока жива мама. В ноябре у меня начались постоянные боли в сердце, которые продолжались с утра до вечера в течение трех недель, не переставая. У меня всегда было абсолютно здоровое сердце, и причина этого приступа мне была абсолютно ясна. При этом я прекрасно понимал, что моего постоянно болевшего сердца хватит не надолго.
Именно тогда я понял, что может так случиться – на Байковом кладбище будут три могилы вместо уже существующей одной, а убийца будет ходить по земле торжествующим победителем. Мыслимо ли смириться с такой неизбежной перспективой?! Да я жизнь готов положить, чтобы такая перспектива никогда не стала реальностью! А это значит, что я не могу ждать расплаты столько лет, сколько будет жить моя мама. Я понял, что я должен рассчитаться с убийцей моего отца не когда-нибудь потом, а уже сейчас. Время, остающееся до нашей, ставшей уже неизбежной, встречи начало обратный счет: десять, девять, восемь, семь…
Но тут надо сказать, что между принятием решения и его осуществлением может лежать дистанция во времени немалого размера. В моем случае это были почти 5 месяцев. Вспоминая свое тогдашнее состояние, я могу сказать, что постоянно ощущал в себе непрекращающуюся борьбу двух тенденций. Первая из них, по сути, искала любой реальный повод для того, чтобы как можно дальше отодвинуть во времени встречу с убийцей моего отца. Но вместе с тем жила и другая, куда более сильная тенденция. Ну, не мог я допустить, чтобы этот нелюдь, принесший столько горя нашей семье, оставался торжествующим победителем.
Но если бы это было все! Это были изматывающие 5 месяцев для меня. Больше всего эти месяцы меня мучили мысли о моем ушедшем навсегда отце. Я видел его во сне. Я думал о нем по дороге на работу и домой. Я видел и слышал, как переживает о нем мама. Я говорил о нем с другими людьми. Я разговаривал с ним самим на кладбище и дома с его большим портретом – тем самым, глядя на который так плакала на похоронах отца мама. И наконец, когда вспоминал его, вспоминал и всю свою жизнь.
Помню, как он вел меня в детский садик, а я с каждым шагом ощущал все ближе подступавший к горлу ком слез моего безграничного детского горя от сознания, что вот сейчас у этой последней двери мы вынуждены будем расстаться, и мой папа уйдет от меня… Я вспоминал всю свою жизнь – сколько в этой жизни был я, столько был и он. Мы никогда не теряли связи друг с другом. Но, вспоминая об отце, я невольно думал и об убийце такого дорогого мне человека.
Мало того – все эти месяцы я сам очень часто напоминал себе умершего человека, который почему-то продолжает ходить, работать, разговаривать.
Мне казалось, что в каком-то смысле это я умер 13 сентября вместе со своим отцом… И поэтому мое место не здесь, а на Байковом кладбище – в могиле моего отца… Но с другой стороны мне казалось, что и мой отец не совсем умер, а в каком-то смысле живет, потому что живу я… Просто если раньше он жил отдельно от меня, то после 13 сентября он живет во мне. Поэтому я воспринимал все так, что мы с отцом должны рассчитаться с нашим убийцей, который убил не только отца, но и меня, и за это не только я, но и мой отец – должны рассчитаться с нашим убийцей.
Мне было безумно больно осознавать, что при жизни отца я ничем не помог ему. Я был уверен, что он и без меня справится со всеми проблемами, как всегда справлялся. Справился бы он с ними и сейчас, но у него не выдержало сердце. Если бы я знал, что он так сильно переживает! Если бы я знал, что эти переживания так сильно отразятся на его сердце! Если бы я знал! Если бы я знал!… Вдвоем бы мы решили эту проблему…
Если бы он хотя бы чувствовал, что я активно помогаю ему, чувствовал бы мое плечо и мою решимость пойти ради него на все, его сердце, наверняка, было бы спокойнее, наполнилось бы теплым чувством, и сосуды бы не сжались в спазме, остановившем сердце. Но я не знал… Я уехал… Ну а теперь из нас двоих остался только я… И то, что я не сделал при его жизни, я сделаю это сейчас, когда его уже нет отдельно от меня, когда он есть только во мне.
Мы сделаем это, папа. Я продолжу все то, что не мог закончить ты. Мы с тобой рассчитаемся с тем, кто убил нас 13 сентября.
И мне вспомнился примерно 5-6 класс моей школы, когда мы играли в футбол в нашем дворе. Это было еще в Харькове. В нашей команде были отец, я и человек пять из младших классов, которые путались под ногами и больше мешали играть нам, чем соперникам… А против нас было человек пять здоровых лбов – десятиклассников. Я, конечно, знал, что отец очень хорошо играл в футбол, но, во-первых, тогда ему было уже около сорока лет, а во-вторых, силы команд были слишком неравны. Я был уверен, что у нас нет шансов…
Но отец, один – вначале преодолевал сопротивление наших же партнеров по команде, тех самых, что путались под ногами, а затем обыгрывал одного за другим здоровых лбов – десятиклассников… И в завершение всего отдавал мне пас, а я просто подставлял ногу, и мяч влетал в ворота наших, казавшихся непобедимыми, противников. И случилось чудо – мы выиграли! Да, я забил почти все голы в нашей команде, но у меня не было никаких сомнений, благодаря кому только и стала возможной наша невероятная победа.
У меня было чувство, что мой отец – это какой-то умелый волшебник, который может находить выход даже из безнадежного положения… И в этом моем воспоминании по сути отразилась вся жизнь моего отца – и все мое восприятие его.
Только вот теперь его нет… Точнее, он есть, но только во мне. Еще при жизни он успел отдать мне пас. А потом его убил один, грубо нарушивший правила, противник… Но я все же успел получить последний пас своего отца. И теперь для меня смыслом жизни является – превратить этот пас в гол… Как тогда в моем подростковом харьковском детстве… Превратить пас отца в гол да еще и наказать противника за то, что он отнял у меня самое дорогое.
Что ж, папа, я закончил начатое тобой: твой противник, а правильнее – враг, больше не разрушает театр… Ты всегда выполнял обещанное – и я не позволил, чтобы даже смерть помешала тебе сделать это. Как ты и обещал, – этот человек не будет директором театра. Я рассчитался с ним, папа… (Как смог). Ты победил!
Но вернемся к тем пяти месяцам, которые разделяли окончательное решение от реально свершившегося. Это были мучительные месяцы. Мне казалось, что сама жизнь, воздух, природа – все напитано, проникнуто каким-то ядом. Все вокруг было как будто отравленным… Торжествовали зло, несправедливость, подлость, предательство, цинизм и неблагодарность. Торжествовало все худшее, все же лучшее было повержено в могильный прах…
Я не мог получать удовольствие ни от чтения, ни от общения с красивой девушкой, ни от интересной работы, ни от природы – все то, что раньше радовало, было для меня отравлено. Не радовала сама жизнь. И не просто не радовала, а была невыносимой. Даже в моем последнем прибежище – в мыслях и воспоминаниях о моем отце, мне не было места для жизни: я не выполнил свой долг перед памятью отца, его убийца торжествует свою гнусную победу.
Так рвалась та последняя ниточка, которая связывала меня с прежней нормальной жизнью… И поэтому я уже не мог дальше жить. Оттягивать я больше ничего и никуда не мог…
Наступило 10 апреля.
Следующие главы:
5. О том, как я рассчитался с убийцей моего отца
8. О тех, кто остался на свободе