Как практикующий адвокат по уголовным делам, я часто сталкиваюсь (особенно когда дела ведутся pro bono – ради общественной пользы) с вопиющими случаями откровенных подтасовок, «косяков», служебного подлога и разнообразных мухлеваний со стороны следователей, прокуроров и судей. Суд у нас традиционно относится к стороне обвинения, чего бы там не писали в умных статьях и кодексах о его независимости, честности и объективности.

 

---

 

Особенно часто правоохранительная система показывает свое дряблое нутро, когда пытается обвинить в кражонке иностранца-нелегала с плохой репутацией. Как правило, это человек, имеющий несколько предыдущих судимостей и слабо владеющий языком судопроизводства. Точнее, вообще им не владеющий или владеющий суржиком с вкраплениями матерных слов и тюремного жаргона.

 

Процессуальный закон (ст. 29 УПК Украины в сочетании с языковым законодательством) говорит нам по этому поводу, что в таких случаях процесс в Украине ведется исключительно на украинском языке. Без вариантов. А подсудимому следует предоставить переводчика с родного языка (либо языка, которым он владеет) на язык судопроизводства.

 

Отметим несколько важнейших нюансов, о которых либо отсутствует правильное понимание, либо оно искажено даже у опытных юристов-практиков.

 

Право обвиняемого говорить на родном языке

 

Процессуальный закон декларирует право обвиняемого (подозреваемого) высказываться на родном (доступном и понятном) языке (ч. 3 ст. 29 УПК Украины). Обвиняемый (подозреваемый) является самой главной «действующей фигурой» в процессе. В отношении его судьбы решаются процессуальные моменты, и право говорить на родном языке (давать пояснения) принадлежит только ему. Это пояснение я вынужден высказать по той причине, что часто «попутавшие берега» судьи, следователи и прокуроры допускают высказывания вроде: «так он нас понимает, что мы говорим, и переводчика понимает…». Родненькие, запомните еще раз – не подсудимый должен понимать, что вы там ему говорите, а вы должны понимать, что он говорит и услышать его. Для этого он (подсудимый) реализует свое право, свободно говоря на родном и понятном языке с тем, чтобы его понял и переводчик, и получатель информации (следователь, прокурор, суд).

 

От того, что подсудимому (подследственному) формально расскажут про его права, зачитав их с бумажки-памятки – ситуация не изменится. Он-то, может, и поймет, и услышит эти иллюзорные права. Но еще раз: услышать по сути нужно его, а не он вас. Именно эта конструкция прохода информации должна быть базовой, а не «он нас понимает, по глазам видим, головой кивает, все хорошо».

 

При этом следует понимать, что процесс диалога имеет две стороны. Части 2 и 4 ст. 29 УПК Украины четко декларируют случаи, когда подсудимый имеет право услышать, что ему говорят. Это изложение подозрения и изложение приговора либо иного процессуального документа по результатам рассмотрения дела. Но базовый момент все же определен в ч. 3 ст. 29 УПК Украины: пояснения о своих поступках родным языком, ибо на основании их будет выносится приговор.

 

Качество перевода

 

Из предыдущего тезиса проистекает другой, не менее важный тезис. Кстати, о нем мы поговорим, собственно, в нашей публикации с яркими жизненными примерами. Переводчик и перевод должны быть, соответственно, компетентны и качественны. У нас почему-то принято считать (тут уж такой порядок создали обнаглевшие и ленивые судьи, и ситуацию нужно, как говорят в уголовных кругах, «растормозить»), что процессуальный закон не содержит четких требований к переводчику (образование, опыт и так далее). По этой причине в переводчики набирают чуть ли не бомжей с вокзала, лишь бы фамилия была подходящая…

 

Задерживают, скажем сакартвела. Сакартвело – страна, которая у нас именуется Грузия, но эндоним (самоназвание) – Сакартвело. У задержанного фамилия, допустим, Джугашвили. Ему «парят» переводчика с фамилией, оканчивающейся так же – на «-швили» (возможны варианты). При этом статус переводчика берется «из воздуха». Считается, что достаточно либо этносозвучной фамилии, либо даже устного признания «я переводчик». И все, человек «переводит». В первом случае вообще не учитывается, что человек с фамилией, оканчивающейся на «-швили» крайний раз был в Сакартвело в глубоком детстве (и даже не знает что такое Сакартвело), а знания его картули эна (язык) ограничиваются словами приветствия, благодарности и прощания.

 

Так вот, действительно, процессуальный закон не содержит прямых указаний по поводу статуса переводчика и доказательств его «переводческих» навыков. Однако по логике и пониманию происходящего – этот статус нужно определенным образом доказать и обосновать. Статус судьи определен его назначением судьей вообще и распределением дела автоматизованной системой по этому делу. Статус прокурора проистекает, опять же, исходя из кучи формальностей. Адвокат тоже в деле появляется не просто так. Для всех этих участников необходимо образование, специальный порядок «входа» в профессию и конкретного захода в конкретную «делюгу». То же самое можно сказать и об эксперте (образование, опыт работы, привлечение процессуальным документом) и так далее.

 

Почему-то считается, что переводчик может появиться из ниоткуда (как-то так: раз – и пришел), и ничем свои полномочия и опыт не подтверждает. Это несколько неправильно. Такая непонятная «игра в одни ворота» несколько уже достала. Суды «глотают» появляющихся из ниоткуда переводчиков (которые, как мессии своим присутствием освящают и спасают – легализируют внешнюю квази-законность, т.е. лезущий по швам процесс), и при этом откровенно выделываются против свидетелей защиты или доказательств защиты. Короче, кроят одеяло по своим интересам.

 

Функции переводчика

 

И последний, важнейший момент, опять же проистекающий из предыдущих: функции переводчика уникальны, автономны и не могут совершаться/перениматься/реализовываться другими лицами-участниками процесса (полностью либо частично). Судья рассматривает дело и выносит решения (приговоры). Прокурор поддерживает обвинения. Адвокат защищает. Подсудимый «отмазывается» или кается (смотря по ситуации и по тактике). Переводчик переводит. Каждый из участников – автономен и профессионален.

 

Недопустимо, если в процессе судебного рассмотрения судья начинает перенимать функции переводчика, если последний откровенно «тупит». А чего еще можно ожидать от вообще «левого» человека? И тогда судья на пару с прокурором на ломаном русском матерном языке начинает чего-то там пояснять подсудимому, выполняя переводчицкие функции.

 

Более того, судья (а равно и прокурор, адвокат – уж как получится и как ему будет выгодно) не имеет права сказать ни единого слова не на государственном языке (украинском). Даже в пределах «вы меня понимаете?».

 

Я вот лично был очень впечатлен и радовался в душе, когда судья Соломенского районного суда города Киева Курова (успела улизнуть на пенсию, не дождавшись возмездия) оборвала мое выступление на государственном языке фразой «говорите на русском, подсудимый вас не понимает». С меня корона не упала. Я-то, выполняя распоряжения судьи, продолжил процесс на русском, надеясь на взаимность: рядовая кражонка, человек под стражей, мы «грузились» (признавали вину) в надежде, что наше вежливое поведение зачтется, и мы получим испытательный срок.

 

Но Курова проявила «гордость» и «честность» (избирательные качества) нарисовав по приговору реальный срок, за что подверглась ломанию приговора в апелляционном суде с мотивацией, что так делать нельзя. Не привлекать переводчика и заставлять меня, честного и правильного адвоката, говорить в процессе на вражеском языке государства-агрессора, который я не понимаю, запрещает закон.

 

 

Приговор мы поломали. Курова успела сбежать на пенсию, и жестоко наказать ее через всякие там Высшие рады правосудия не получилось. А жаль. Возмездие должно было совершиться: если законность и честность – то она должна быть для всех. Последние предложения – это уже лирика, но суть того, что я хотел обозначить, надеюсь, читатели уловили.

 

Оплата труда переводчика

 

А теперь, исходя из изложенного, следует поговорить о «подковерных» моментах, связанных с переводчиками. Переводчик-специалист, тратящий свое время на визиты в суды и прочие прокуратуры и имеющий право на вознаграждение за потраченное время, знания и усилия. И вот тут начинаются всякие заковыки. Понятное дело, что любой социум и социальная система взаимодействий существует благодаря взаимной компенсации «ты мне я тебе», то есть, благодаря торговле и балансу интересов.

 

Переводчик, что естественно, желает за свой труд получить побольше. Оплата труда переводчика осуществляется за счет бюджетного финансирования. А оно, финансирование, как мы все знаем и без меня – недостаточное. Да и вовсе задерживается. В суде по полгода марок нет для отправки повесток – какие уж тут переводчики? Плюс, чтобы получить официальные переводчицкие деньги, переводчику нужно будет подоставать судью, судебную администрацию, казначейство и еще кучу инстанций оформлением отношений. Нужно получить определение суда, где будут посчитаны его часы работы, предъявить его к оплате, доказать расчеты, дождаться и выбить деньги и прочее…

 

Короче, с государства особо нечего взять. Все равно что стричь свинью – визгу много, а шерсти мало. Квалифицированные и знающие переводчики – наперечет. Зато в эту сферу набегают всякие проходимцы и бездельники, кому не лень. Даже я, любя всякие «движняки», приколы и эксперименты, и то написал в Киевский апелляционный суд бумагу, что окончил курсы кабардино-балкарского языка и ингелойского диалекта картули эна в Частном научном учреждении «Центр экономико-правовых исследований» и могу быть переводчиком. Пускай меня привлекают и задействуют, буду зарабатывать. Другие «переводчики» вообще без документов работают, только объявившись, что они переводчики. А у меня, простите, «ксива»!

 

При этом я, к слову сказать, даже не буду нести ответственности за заведомо неправильный перевод – заведомая неправильность именно и будет тогда, когда она заведомая, а не в результате моей низкой квалификации (моя низкая квалификация меня освобождает от ответственности (как и других «переводчиков» – дарю «фишку», не благодарите).

 

Извините за очередное лирическое отступление, идем дальше.

 

Типичные случаи из практики

 

Итак, ситуация: райотдел на кармане принял сакартвела, и с ужасом (именно так) понимает, что теперь надо искать ему переводчика. Это кроме того, что еще надо свидетелей закрепить, «терпилу» убедить и так далее.

 

Если райотдел не найдет переводчика (хоть из под земли), то прокурор просто откажется подписывать всякие там ходатайства (санкции и прочее). Он вообще будет «гнобить», сломает показатели и отчетность. На полном серьезе. Многие мои подзащитные-иностранцы «жаловались», что их приняли на кармане, с кучей свидетелей и бесспорности обвинения, но поняв, что им светит (начиная с проверки личности задержанного, который вообще без документов и заканчивая переводчиком), полиция, проклиная свою долю, просто отпускала, слегка пожурив и забрав, что было в карманах. Иногда это гривен триста так называемых «отпускных». Это реалии нашего времени…

 

На стадии судебного рассмотрения ситуация будет выглядеть аналогично. Только там уже судья будет крыть матом прокурора в кабинете и говорить всякие огорчительные слова: «бегом, чтобы сейчас был переводчик, вы там что, забыли, с кем имеете дело, я его точно искать не буду, не будет переводчика – я не дам санкцию. Я не имею право заседание проводить вообще. Меня изнасилует апелляция и высшая рада правосудия. Вон базар под окнами – хоть с него приведите какого-то кавказца, сойдет любой!». Потому прокуроры – не дураки, они понимают, что в перспективе этот «головняк» и будет лежать на них же. Нужно будет аналогичным способом крыть матом следователей и заставлять их найти деньги. Не свои же зарплаты тратить на переводчика?..

 

Но показатели надо делать

 

И райотдел договаривается (неофициально – как же еще?) с отдельными переводчиками, чтобы они работали сопряженно, вместе. Без лишних формальностей. Переводчик по первому зову приходит, участвует в допросах и прочих процессуальных действиях. В основном, его просто отмечают в протоколах, которые он подписывает «гамбузом». И переводчик получает свое вознаграждение наличными.

 

А наличные для оплаты услуг переводчика формируются из упомянутых выше «отпускных»… Десять человек отпустили – с того триста гривен, с того триста долларов – и нормально. Пару-тройку тысяч этакого неофициального фонда оплаты услуг переводчика собрано. Нет – тогда приходится добавлять из зарплаты в надежде потом отбить за счет других «отпускных».

 

К слову (лирика, но она по делу) – мои хорошие знакомые-подзащитные, из категории серьезных квартирных воров высокого уровня (и не только) поделились, что идут на дело, имея в кармане определенную сумму, например, тысячу долларов, которую расходуют в случае неудачной кражи и задержания на взятки… Полиция с превеликим удовольствием идет на контакт. Им лучше взять с задержанного денег и потратить их на другие нужды (на сопровождение другого производства), чем рисковать безденежьем и бесперспективной в том или ином плане «делюгой».

 

Неофициальные «фонды»

 

Так вот… Оплата услуг переводчика осуществляется за счет неофициальных частных наличных отпускных фондов (назовем их так). Из этих же фондов оплачиваются канцтовары, поездки (свидетеля какого-то привезти капризного) и такое разное. Только за счет коррупции держится это правосудие и система. С одних берем – других отпускаем, третьи выгребают за всех вместе…

 

Но денег не всегда бывает достаточно. Даже наоборот – их всегда мало. А переводчику надо платить, иначе он вообще уйдет и ничего не сделает. Тогда полицейским надо будет на личном опыте изучать, чего там было в библейские времена в Содоме и Гоморре. Потому начали реализовываться «хитрые схемы». Чтобы сэкономить деньги в «отпускной фонд для переводчиков», следователи с операми поступают просто – загоняют перевод уведомления о подозрении или обвинительного акта в Google-переводчик (иные аналоги), и получившуюся мешанину (автоматический машинный перевод) «впаривают» подсудимому. Благо, можно элементарно вычислить, что он и читать-то толком не умеет, а в чем обвиняют – и так знает. Функция переводчика (номинального) – просто «освятить» (за сотню гривен или бесплатно) этот «перевод» своей подписью. Все, дело сделано.

 

Формально – все красиво. Перевод типа сделан, некий текст на непонятном иностранном языке (каких-то закорючках, если повезет) в «делюге» есть, сроки соблюдены, обвиняемый закрыт, и все «довольны».

 

Но вот тут случаются забавные случаи, и о них ниже.

 

Рецензия на перевод

 

Постановил недавно Соломенский районный суд города Киева приговор по делюге одного иностранного гражданина по обвинению его в краже. Подсудимого признали виновным в краже велосипеда из квартиры, но потерпевший упорно твердил, что вдобавок у него свистнули и телевизор. Следователи, видя, что обвинение будет выглядеть нелепо, потому что на велосипеде с телевизором далеко не уедешь – в признании кражи «кинокамеры отечественной две штуки» отказали. Был там телевизор или нет – уже не важно, тут важна «красота игры».

 

Но фрагментарно телевизор в процессуальных документах всплывал, и это обстоятельство очень возмущало подсудимого, который вообще кражу (даже велосипеда) не признавал в принципе.

 

Но в суде его особо не слушали (судья Горбатовская она такая, своебразная, как говорят на пару с судьей Педенко того же суда они «твердые как шанкр»), и дали ему пять лет и пять месяцев лишения свободы.

 

В апелляции его тоже не хотели слушать. Судья Васильева тоже любит поулыбаться, порассказывать про торжество правосудия и честность, но толку в общем-то с нее нет. Но на беду (если сам себя не похвалишь, то кто же похвалит?) там появился в качестве защитника я. А в качестве переводчика был приглашен (привлечен) сам Давид Кириллович Тодуа – пожалуй, самый опытный, принципиальный и знающий переводчик в Украине с картули эна на украинский и наоборот.

 

И нам удалось (в результате совместных действий, потому что сторона защиты и переводчик действуют совершенно отдельно, независимо  друг от друга) посеять сомнения в душах судей, причем до такой степени, что они назначили рецензию на перевод в форме обратного перевода имеющегося в делюге грузинского текста обвинительного акта – перевода с украинского на картули эна.

 

Точнее, во всем заслуга Давида Кирилловича. По одному взгляду на «перевод» обвинительного акта он сразу определил, что это низкопробный машинный перевод Google, о чем сразу и заявил суду, который упирался и пытался пререкаться: «та не надо тут выдумывать, та давай закончим сегодня и расходимся, чего тут всяких крадунов велосипедов отмазывать».

 

«Викривального акта» – что за документ такой?

 

А теперь предлагаем полюбоваться на сам перевод (точнее, как он выглядел в глазах обвиняемого, которому подсунули мешанину из фрагметов слов, где и адвокаты вместо прокуроров, и «гуляющая» стоимость украденного велосипеда 5 тысяч то гривен то долларов, куча других «красивостей»). Это так «перевели» полицейские, зажав деньги переводчику и подставив его: «та ты только распишись, что перевел, все будет нормально, мы сами».

 

Просто откровенно наслаждайтесь «переводом». Он того стоит.

 

 

 

Это так перевел (в такой форме) Google. Перед нами обратный перевод того бреда, который был подсунут обвиняемому. Могу даже предположить, что примерно в такой же форме подавляющее большинство «переводов» процессуальных документов для обвиняемых (подсудимых) у моих коллег, которые просто не обращали внимание на эти нюансы.

 

Приговор отменен, дело направлено на новое рассмотрение

 

И последствие такого процессуального действа (процесс был откровенно смешным и забавным) – неукоснительная и безусловная (у суда просто не оставалось другого пути (люблю не оставлять выбора) отмена приговора, при всей «заточенности» на «стоять и упираться до конца, как стойкие оловянные твердые солдатики», и отправление дела на новое судебное рассмотрение.

 

 

Проверенный практикой способ 

 

По идее, в «делюге» рисуется «оправдос». Такое же качество перевода было и на досудебном следствии, во время «перевода» уведомления о подозрении, и такое же качество перевода было в процессе допросов, очных ставок, перевода процессуальных документов и ознакомления с материалами дела. Но апелляция просто «стреманулась» делать такой радикальный шаг, как так капитально «ломать» эту гнилую «делюгу», скинув эту неотвратимую миссию на местный излишне «доверчивый» суд и ленивых жадных прокуроров (прокуроры и полиция подставили судью Горбатовскую, «напарив» ей тухлый перевод)…

 

Теперь дело за тем, чтобы ей правильно пояснить, в чем ее проблема и источник страданий. Высшая рада правосудия, надеемся, дремать не будет, и жестко покажет свою твердость, своего рода «гайку с левой резьбой на правый болт». Меня лично, как защитника, ситуация не может не радовать: пауки в банке (сторона обвинения, в которую входят суд, полиция и прокуратура) пускай устроят между собой драку и бой, грызя друг друга и в скорби сожалея, что этого можно было бы избежать, если бы просто прислушаться к миролюбивой и конструктивной позиции стороны защиты. Мы были согласны даже на «ограничится отбытым» на момент рассмотрения дела апелляционным судом. Но если пошла такая красивая драка и разборки, то что ж – даже рабы могут выбирать себе судьбу (а уж судьи, прокуроры и полиция – то и подавно).

 

Коллегам рекомендую описанные моменты и способы «растормаживания» закостенелой ситуации и ее «ломки» вполне красивыми, изящными и доступными методами. Готов спорить, что процентов 80 «кейсов» (точнее, «делюг») будут ломаться аналогичным способом – через рецензию перевода и дискредитацию и перевода и переводчика.

 

Всем мира и добра.