Бурный беспредел 90-х годов, печально известный не только падением нравов и экономическим кризисом, но и волной насилия, масштабными криминальными разборками, потоком заказных убийств, тотальной тенизацией экономики, казалось бы, уже безвозвратно минул.

 

---

 

Вместе с этими ушедшими временами практически кануло в Лету и такое явление, как «ментовский беспредел». Одновременной причиной и следствием данного явления, прежде всего, являлось столь катастрофическое состояние и навыки работы правоохранительных органов, при котором дабы давать хотя бы минимальные показатели раскрываемости преступлений и оправдывать затраченные средства налогоплательщиков, представители правоохранительных органов не брезговали всевозможными «подставами», подбрасывая ограниченные в обороте предметы (наркотики, оружие) с целью «повесить» преступление. Зачастую и прямым «выбиванием» показаний они заставляли «поднимать с пола свой срок».

 

 

Общественность требовала показателей борьбы с преступностью, и любой, угодивший за решетку, даже если это был банальный ДТПшник. Или же неудавшийся предприниматель, обвиненный в неуплате налогов, сразу становился врагом общества априори.

 

Однако, в те бурные времена, суды требовали хотя бы видимости законности проводимых процессуальных действий, и несоблюдение последних зачастую давало шансы избежать тюрьмы.

 

Что такое «бархатный» беспредел 

 

Впрочем, времена прошли и, к сожалению, «грубый беспредел» уже сменил беспредел «бархатный». Теперь никого особо по почкам и иным чувствительным частям тела не бьют ради выбивания признательных показаний и чтобы заставить подписать очередной протокол (дабы в суде было что показать).

 

«Бархатный» беспредел – это времена полного нивелирования процессуального законодательства. Теперь уже не нужно, дабы вина подсудимого была поверхностно доказана документально. Достаточно, если дело просто сшито и базируется на одних лишь предположениях.

 

Так, в обвинительных приговорах встречаются перлы вроде: «согласно показаниям свидетеля А., потерпевший М., выйдя из офиса подсудимого Б., выглядел огорченным и подавленным, в связи с чем вина Б. в совершении вымогательства в отношении М. доказана и не вызывает у суда сомнений…».

 

Обвинительные приговоры выносятся даже в отношении лиц, у которых на момент свершения преступления было практически «железобетонное» алиби. Например, подсудимый находился в другом городе, что подтвердил добрый десяток свидетелей. Или же, к примеру… находился в изоляторе, будучи привлеченным к административной ответственности в виде ограничения свободы на несколько суток.

 

Данные случаи, хотя они поражают своей курьезностью, попадаются сплошь и рядом. А ведь суд, вынося обвинительный приговор, обязан одновременно, привлечь к уголовной ответственности свидетелей, давших показания об алиби подсудимого, либо же, поставить вопрос об возбуждении уголовного дела против сотрудников изолятора, письменно подтвердивших, что злополучного 13-го числа в два часа ночи подсудимый Л. ловил блох на шконке под строгой охраной на основании постановления суда. 

 

Суды превращаются в «тяговых лошадей»

 

На очевидные нарушения законодательства суды просто закрывают глаза, воспринимая себя не как представителей третьей власти, а как обычных «тяговых лошадей» в упряжке слепой и глухой государственной карательной машины, работающей по принципу «если попал в лапы правосудия – будешь сидеть».

 

Не так давно мы рассказывали об осужденной Немченко, которая во время обыска добровольно отдала сотрудникам милиции имущество, которое она скрыла, имея намерения растратить (карточки пополнения счета мобильного телефона). За это она была осуждена по причине того, что «опера» не внесли выдачу в протокол изъятия (тем самим облегчив ее участь), а банально разделили между собой. Напомним, что суд признал отягчающим обстоятельством именно тот момент, что осужденная не возместила ущерб (!). И влепил, как говорится, на полную катушку.

 

Чем закончилось это дело для нашей осужденной, и какова дальнейшая участь откровенно зажравшейся сцепки милиция-прокуратура-суд – расскажем в другой раз. Сегодня же речь пойдет о другом примере, происходящем практически на наших глазах во время текущих судебных заседаний в Печерском районном суде города Киева.

 

Итак, данным судом слушается уголовное дело по обвинению граждан Д. и Б. в совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 368 Уголовного кодекса Украины (получения взятки должностным лицом при отягчающих обстоятельствах – вымогательстве и сговоре между собой).

 

Первый момент, который оказался просто пикантным и был выявлен в судебных заседаниях – практически ни одного понятого установить не удалось, не говоря о том, чтобы их допросить в судебных заседаниях.

 

Требования уголовно-процессуального законодательства об участии понятых были полностью проигнорированы

 

А ведь уголовно-процессуальный закон требует участия не менее двух понятых во время проведения важнейших следственных действий – изъятия доказательств, осмотра места происшествия, просмотра и прослушивания видео и аудиоматериалов, описи имущества и т. п. Понятыми не могут быть лица, работающие в органах дознания и следствия, и вообще как-либо заинтересованные в деле.

 

Понятой – совершенно независимый от следствия посторонний человек, который своим присутствием во время следственного действия и подписью на протоколе фиксирует свой объективный и непредвзятый взгляд на происходящие события, попросту говоря, что видит, а что – нет. 

 

Непредвзятость понятого должна рассматриваться в нескольких аспектах. Будучи совершенно посторонним и обычным человеком, понятой, как правило, участвует в следственных действиях практически раз в жизни. Следственное действие воспринимается и запоминается ярко. Оно может быть воссоздано путем допроса понятого во всех подробностях, как оно было «по жизни», а не на сухой бумаге протокола. Естественно, что восприятие остроты обстановки понятым теряется, если его таскают в качестве такого постоянно, практически каждый день, особенно в одном деле. Детали «смазываются», забываются, путаются, что ставит под сомнение свидетельства понятых.

 

Понятой – сотрудник прокуратуры

 

Возвращаясь к рассматриваемой ситуации, сразу заметим, что в одном уголовном деле один понятой (точнее, понятая) участвовала 15 (!) раз. Проведя в следственном кабинете несколько суток, она занималась (по протоколу, если верить следователю) просмотром видеокассет и прослушиванием аудиоматериалов в отношении одних и тех же лиц. При этом понятая оказалась… работником прокуратуры (секретарем). По мнению следователя, прокуратура не является органом досудебного следствия, и секретарь прокуратуры может быть понятой и совершенно не зависит от следователя.

 

Вопрос не в том, что у такой «понятой» есть или нет аттестации кадрового работника прокуратуры. Вопрос в том, что работая в тесном коллективе, невозможно быть непредвзятым и объективным, когда коллега по чаепитию (или более крепким напиткам) из соседнего кабинета попросит подмахнуть протокол «на одного бандита». От «мундирной» солидарности и круговой коллективной поруки не деться. Да и вести себя «белой вороной», когда начальник «просит» подписать протокол. Иначе сроки полетят, и весь отдел премии не получит – на это мало кто будет способен.

 

И даже будучи «по жизни» строгой и объективной, такая «понятая» толком ни при одном обстоятельстве не вспомнит никаких деталей из 15 раз и нескольких суток проведенных следственных действий. Ведь картина восприятия «смазана», спутана десятками эпизодов, мелочей, тонкостей.

 

Еще один понятой из прокуратуры

 

Второй «понятой» из этой же серии также оказался работником все той же прокуратуры. Он работает на должности водителя, а «участвовал» понятым несколько меньше – всего 10 (!), просидев в кабинете следователя тоже не одни сутки (если суммировать все протоколы по длительности составления).

 

Единственное, что при допросе понятого выяснилось – что память у него действительно хорошая. Все детали он помнит. Например, и то, что ни одной видеокассеты или диска он не смотрел и аудиокассеты не слушал. Хотя по протоколам только этим и занимался, изучая и подтверждая правильность и последовательность изложения следователем на бумаге увиденного на кассете. Понятой показал, что максимум, что ему демонстрировала следователь – запечатанную в пакет кассету или диск с предложением «смотри, Саша, вот кассета, распишись, что ты ее смотрел и видел на ней бандитов…». Чем занимались «бандиты» на записях? И были ли там «бандиты» вообще, а не, к примеру, порнография зоофилического характера с участием работников прокуратуры? Естественно, «понятой» видеть не мог, что и подтвердил открыто.

 

Другой пример из той же серии

 

Следователем следственной группы, работником милиции С. в помещении (жилье) подсудимого Д. якобы было проведено описание имущества в присутствии, опять же, двух понятых. Об этом составлен протокол. Отмечено, что имущества у подсудимого не было выявлено никакого – голые стены, а подсудимый, видимо, спал на газетах, даже без постельного белья.

 

Как водится, понятые были вызваны в суд, дабы подтвердить, была ли действительно проведена опись имущества. 

 

Участников процесса немало позабавило то обстоятельство, что одна из понятых, будучи предупрежденной об уголовной ответственности за дачу заведомо неправдивых показаний, наотрез и категорически отрицала свое участие в данном, с позволения сказать, следственном действии и категорически не признала свою подпись на протоколе.

 

Второго понятого (понятую) до сих пор не удалось найти, даже не представляется возможным удостоверится, есть ли такая особа на самом деле. Отправленные защитой на ее адрес (обозначенный в протоколе) сигнальные письма вернулись по невозможности вручения и по истечению срока их хранения несмотря на то, что почтальон ежедневно навещала адресата. Адресное бюро вообще не смогло найти эту понятую, хотя она принимала участие в следственных действиях также не единожды.

 

Процессуальные нарушения – не повод для вмешательства прокуратуры?

 

Кстати, эта же неуловимая понятая принимала участие (по протоколу) в момент вручения меченных денег потерпевшему (взяткодателю). Последний в судебном заседании категорически показал, что присутствующих лиц женского пола в момент вручения денег не было вообще. К слову сказать, потерпевший также показал, что одного подсудимых Д. он не знает и никогда не видел, не общался. При этом следствием и прокуратурой, с упорством, достойным лучшим применением до тошноты бубнится «квалифицирующий признак – с применением вымогательства».

 

Даже в аспекте показаний первой понятой, якобы присутствовавшей во время описи имущества выходит, что работники милиции в отношении лица, привлекающегося к уголовной ответственности, составили процессуальный документ, внеся в него заведомо неправдивые сведения. А это является уголовным преступлением, карающимся ст. 366 Уголовного кодекса Украины.

 

Думаете, прокурор, услышав изобличающие работников милиции показания понятой, подорвался с места и побежал возбуждать уголовное дело (что обязан сделать в силу ст. 94 УПК Украины, без напоминаний, как говорится, по самому факту очевидности преступления)? Как бы не так. Это все было воспринято в порядке вещей, как нормальное явление, не влияющее на ход процесса вообще. Прокурор даже не пошевелился, фактически сам совершив преступление.

 

Что делает сторож, видя, что из охраняемого объекта воруют имущество? Хороший сторож – хотя бы делает вид, что задерживает воров, иначе сам пойдет под суд. А что должен делать прокурор, видя, что совершается преступление в отношении правосудия? Хороший прокурор – хотя бы прикрыться какой-либо бумагой, как-нибудь отреагировать, дабы самого не обвинили в сокрытие преступления… Выводы и логические предпосылки очевидны и не требуют даже посредственного умственного развития.

 

Для работников милиции подобные вольности – в пределах возможного и допустимого

 

А где гарантия, что в других документах работники милиции (и этот же самый, который также принимал участие в оперативно-розыскных и следственных действиях с самого начала) не смухлевали подобным способом еще десятки раз?

 

Подсудимого, который дал различные показания (то ли вследствие психологического давления, то ли в следствие побоев, то ли не разобравшись), доблестные правоохранители будут «пинать» и «мордовать». Они будут выбирать самые невыгодные и отягощающие, отбрасывая любую логику по принципу «раз соврал – кто тебе еще поверит». А для работников милиции подобные вольности – в пределах возможного и допустимого.

 

Кстати, если работники правоохранительных органов, считающие, что показания свидетеля, понятой, «присутствующей» во время «описи имущества» являются недостоверными и имеют целью очернить честнейшего работника милиции, а потому его действия законны – обязаны возбудить уголовное дело в отношении такого свидетеля за дачу заведомо неправдивых показаний в суде. Иначе нельзя. Государство должно карать лиц, препятствующих правосудию, иначе плохой пример будет заразительным и будет повторятся. 

 

И своего сдавать нельзя, и свидетеля жалко привлекать за дачу ложных показаний

 

Одновременное существование описанных показаний свидетеля в аспекте существующего протокола описи имущества – невозможно. Это понято даже лицам с нарушенной психикой (но не прокуратуре, которая упорно не замечает «прорех» в деле и ради карьерных интересов толкает суд на вынесение заведомо неправосудного решения.

 

А здесь небольшая по форме, но существенная по сути пикантность. Незадачливого работника милиции ведь жалко. Все же свой парень, в одной упряжке, работает на одно государственное корыто, его «сдавать нельзя». И свидетеля привлекать к ответственности совесть не позволяет. Не за что, хотя скоро с такими темпами последний момент не будет останавливать жаждущих крови правоохранителей. 

 

Что перевесит – жалость к «своему» (милиционеру) или совестливость к «чужому» («неправильному свидетелю») – посмотрим со временем. Сегодня понятно одно (даже принимаем ставки): доблестная прокуратура, получив заявление о преступлении и будучи обязанной на него отреагировать в максимально десятидневный срок будет упорно симулировать слабоумие, оттягивая принятие единственно очевидного и законного решения.

 

Ведь возбудив уголовное дело в отношении милиционера (а это неминуемо) – значит, окончательно похоронить любую надежду на мало-мальски успешное завершение дела. Оно и так «ломается» (пускай и не так скоро, как этого бы хотелось стороне защиты).

 

Правоохранительные органы будут упорно «держать оборону»

 

Впрочем, могу гарантировать лично, что у меня хватит упорства и возможностей, дабы «разрулить» ситуацию и получить процессуальное решение (результат рассмотрения заявления о преступлении в отношении милиционера) по данному вопросу. Ведь что интересно и интригующе – свои (то есть правоохранительные органы) не имеют процессуальной гибкости. Вместо того, чтобы искать иные пути выхода из процессуального кризиса, они будут упорно «держать оборону «своего товарища», как говорится, «в лоб», а любые крепости, держащие такую оборону, рано или поздно, падают. Историю не обманешь.

 

В любом случае, результаты и направления дальнейших действия правоохранительных органов будут предметом нашего начатого журналистского расследования. С максимальным приданием результатам расследования общественного и международного резонанса и привлечением внимания к деятельности правоохранителей с Печерских высот и методов их деятельности. А эти методы, позволим себе сказать, далеки от европейских стандартов.

 

Кстати, по данной статье (ч. 2 ст. 368 УПК Украины) предусмотрена конфискация имущества, потому, «типа» опись имущества делалась для обеспечения возможной конфискации имущества. А, в свою очередь, ст. 228 УПК предусматривает, что обязательным элементом обвинительного заключения есть выяснение обстоятельства, приняты ли меры к обеспечению конфискации имущества. Если это обстоятельство упущено либо не соблюдено, дел идет на доследование (ст. 229 УПК Украины).

 

А что делать, если это обстоятельство выяснилось в суде?

 

Возможен ли, к примеру, обвинительный приговор? Сразу посмотрим трезво: в наших условиях все возможно, бумага терпит. Вот устоится ли подобное решение в дальнейшем? Судебная практика Верховного Суда Украины показывает, что шансов нет.

 

Так вот, если в суде подобное обстоятельство будет выяснено (что, нашем случае, уже случилось) – это означает ряд моментов. Как минимум, опись имущества не проведена. А это, кстати, затрагивает государственные интересы. Ведь хорошая доля бюджетных поступлений, затрачиваемая на прокурорских бездельников, предусмотрена в результате поступления доходов от конфискации имущества.

 

Кроме описи имущества, следствие было проведено предвзято и формально. Если называть вещи своими именами – с обыкновенной подтасовкой фактов.

 

Суд мог бы рассматривать дело дальше

 

Однако лишь в том случае, если выявленный недостаток он в силе устранить самостоятельно в пределах процесса. Понятно, если речь идет об устранении разногласий показаний свидетелей (вызвал в судебное заседании одного, другого, опросил, уточнил) – и все понятно, хотя бы теоретически.

 

Но ведь суд не имеет прав и полномочий выходить по месту проживания подсудимого и описывать имущество последнего (как не имеет права, к примеру, возбуждать уголовные дела против Президента Украины). 

 

То есть, суд лишен возможности устранить процессуальную прореху следствия в совершении обеспечительных мер в отношении ареста имущества с целью обеспечения конфискации. В подобных случаях, в развитых странах (включая Мозамбик и Гватемалу) выносится оправдательный приговор. Даже если масса доказательств изобличают подсудимого, включая его личное признание и слезливую просьбу посадить на несколько десятков лет в связи с нахлынувшим раскаянием.

 

В странах, не достигших подобного уровня развития правовой системы (к немногим каким, к сожалению, относится и Украина) есть так называемый институт доследования, при котором дело возвращается в следственные органы для дальнейшего «мурыженья» и «коловращения». Есть ряд следственных действий, которые невозможно восстановить и повторить.

 

Деньги, полученные в виде взятки, изымали дважды

 

Описать имущество можно несколько раз, а вот изъять орудие преступления можно один раз. В нашем деле, кстати, у подсудимого Д. деньги, якобы полученные ним в виде взятки, изымали, как минимум… два раза.

 

Один раз это произошло на улице, где его задержали возле дома. Милиционеры окружили подсудимого, вырвали из рук сумку, с которой «колдовали» в течении нескольких минут в стороне.

 

После этого сумку отдали. Позвали двух понятых, в присутствии которых вытащили из сумки деньги, которые, не считая, забрали (отметив в протоколе, что их изъяли). А задержанного повезли по райотделам, попутно соображая, где бы досоставить протокол.

 

Спустя полдня путешествий из одного райотдела в другой (предположительно, дабы сбить со следа адвокатов) задержанного Д. привезли в центральное здание МВД. Там эти же деньги (а может и другие, так как они все время находились у работников милиции) опять «изъяли» – уже повторно, второй раз.

 

Это все равно, что изъяв у маньяка бензопилу, которой он только что переколошматил два десятка человек, отдать ее назад, чтобы изъять еще раз, под видеозапись, чтобы было красиво и начальству приятно.

 

Ума Бог не дал – считай, калека

 

Самая подходящая поговорка для характеристики способностей милиционеров. «Двойное изъятие» денег не помогло милиции. Их все равно не хватало для восполнения суммы, необходимой для «набрания» суммы, переданной якобы в качестве взятки. Дело в том, что в результате поездок и изъятий не досчитались нескольких тысяч гривен. Объяснить их пропажу ни обвинение, ни следствие не берется…

 

Стоит ли даже при всем этом говорить, что обеих приглашенных понятых не удается выявить не только по месту жительства (суд уже несколько раз объявлял принудительный привод указанных лиц в судебное заседание, устав вызывать их повестками), но и даже по всем возможным базам данных (включая базу данных налоговой администрации и реестр избирателей). Таких людей просто нет физически.

 

Та же история и с другими «понятыми», которых найти пока не удается. А ведь понятые – это свидетели обвинения, и если их нет – значит, вина не доказана. И о безболезненном обвинительном приговоре прокуратура может только мечтать.

 

Что делать, если дело «сыпется»?

 

Опять же, возвращаемся к начатой теме. Что делать, если дело «сыпется» и держать его в куче нет никаких реальных возможностей? Его с горем пополам отправляют на дополнительное расследование с целью устранить разногласия и противоречия, которые уточнить и разрешить невозможно. В самом деле, не проводить же в третий раз изъятие денег, авось получится…

 

В таких случаях дело «умирает на деесе» (как принято говорить в кругу специалистов). В любом случае, следователи получают «по шапке». Выходит, что вместо того, чтобы заниматься полезными вещами – как-то поисками убийц своих коллег, того же полковника Ерохина (хотя бы ради чести своего донельзя задрипанного мундира), толпа сытых высокооплачиваемых кобелирующих милицейско-прокурорских и иже с ними бездельников полтора года занималась неизвестно чем, работая на «пшик».

 

И подобных существенных прорех и несоответствий в нашем деле – десятки. Мы детально описали лишь один, самый мелкий, формальный, поверхностный момент описи имущества для обеспечения конфискации. Казалось бы, крайне несущественный. Однако лишь один этот момент делает дальнейшее движение по делу бесперспективным и заранее ничтожным. Невозможно построить дом на песке. И так же невозможно построить обвинение на домыслах, предположениях, с неудержимым выпадением по ходу «строительства» обвинения базовых следственных и процессуальных моментов.

 

Впрочем, как мы и обещали, это лишь начало нашего журналистского расследования о методах и принципах деятельности отечественных правоохранителей в направлении открытого геноцида в отношении тех, кто оказался под катком правосудия.

 

И время покажет, найдет ли наше расследование свое продолжение. Очень бы не хотелось «поднимать грязь со дна правосудия». Но если нужно – придется, к сожалению.