Игорь Знаменский, “Моя исповедь” (книга)
Начало здесь:
1. Об убийствах вообще и о конкретных убийствах
Сейчас речь пойдет о том, что перевернуло мою жизнь и жизнь всей нашей семьи. Речь пойдет об убийстве моего отца. Писать об этом непередаваемо тяжело, но писать придется, и нужно насколько это возможно абстрагироваться от своих чувств и говорить только по факту случившегося.
Мой отец – профессионал в самом лучшем смысле этого слова: он был Заслуженным артистом Украины, был лауреатом двух самых престижных театральных премий, его хорошо знали в мире театра кукол в республиках бывшего Советского Союза и в Европе. Театр стал его жизнью.
Украинский актёр театра кукол Шарль Фоерберг (1944—2014) – фото
В последние годы он был также заместителем директора театра по работе со зрителями, т.е. отвечал за то, чтобы театр безбедно жил, благодаря хорошей его посещаемости зрителями – детьми школ, детских лагерей и других детских организаций.
А работа эта была чудовищно сложной. Нужно было договариваться с главами районных отделов образования, с директорами и завучами школ, с руководителями многих детских организаций… Договариваться и убеждать, что именно в наше исключительно сложное время доброе и мудрое искусство театра кукол необходимо детям.
Когда отца не стало, принявшая его дела заместительница рассказывала мне, что она вообще не могла понять, как один человек мог справляться с таким неисчислимым количеством работы. В результате тысячи детей получали праздник, а театр с его десятками сотрудников смог выжить и достойно существовать даже в самые сложные времена.
Приходилось отцу решать и создаваемые театру искусственные проблемы. Так, несколькими годами ранее, некие крутые рейдеры хотели отобрать у театра здание, но отец добился защиты театра в вышестоящих инстанциях – и помещение театра, а с ним – и сам театр, были спасены.
Кроме своих профессиональных обязанностей отец считал своей человеческой обязанностью помогать людям – абсолютно бескорыстно, ни на что не рассчитывая взамен. Да, он был вспыльчив, нетерпим к нарушителям театральной дисциплины, но когда у кого-то возникали проблемы, люди шли к нему за помощью и защитой, избрав его председателем трудового коллектива.
Кому-то несправедливо снизили зарплату, кого-то несправедливо понизили в должности, кого-то вообще уволили с работы… И он выслушивал, помогал, защищал, не боясь ради этого идти на конфликт с «директором театра», от несправедливых и бесчеловечных решений которого приходили к отцу искать защиты все эти люди.
Слова «директор театра» я беру в кавычки, т.к. по моему глубокому убеждению этот человек ни по деловым, ни по моральным качествам не должен был занимать эту должность. Вот здесь следует отдельно сказать, кем был этот «директор театра», виновник смерти моего отца.
Впервые я увидел его лет 12 назад… Тогда он еще не был никаким директором, а был принят на должность заместителя директора по хозяйственной части, т.е. по сути – старшего завхоза.
Должен сказать, что я никогда не считал себя каким-либо физиономистом, и выносить какое-либо суждение о людях я мог позволить себе лишь тогда, когда они хоть как-то проявляли себя в тех или иных ситуациях. Но… В данном случае – лицо этого человека было настолько говорящим, что впечатление о нем, не просто складывалось, а буквально вторгалось в твое сознание абсолютно цельным и законченным образом. И говорящее лицо этого человека говорило не в его пользу…
Скромно и застенчиво улыбающийся проходимец – вот такой одной фразой можно было бы охарактеризовать тогда его лицо и манеру разговора. Примерно так должен был выглядеть грибоедовский Молчалин из «Горя от ума». Уточню – так было в случаях, когда Молчалин говорил с теми, кто занимал более высокое положение в обществе: «В мои лета не должно сметь свое суждение иметь».
Но скромно-застенчивая улыбка тут же превращалась в лукаво-торжественную ухмылку как только Молчалин говорил не с высшими, а с равными ему или с теми, кто был по статусу ниже него… Вот тут он уже мог позволить себе быть более откровенным. И рассказывая о том, как добивается выгодного для себя отношения нужных ему людей, он похвалялся, что никогда не гнушался подкупать «и дворника, чтобы не делал зла, собаку дворника, чтоб ласкова была». А подкупать можно самыми разными способами – это уж кто на что купится.
До тех пор, пока не начались конкретные поступки этого человека, судить о нем можно было по его лицу, а через несколько лет и по его ставшим все чаще прорываться хвастливым разговорам… Поступков еще не было… Ибо, даже возглавив театр, он не мог считать себя главным действующим лицом…
Был в силе Сергей Иванович Ефремов – главный режиссер и создатель этого театра, Народный артист Украины. Была жива и продолжала работать Элеонора Николаевна Смирнова, Заслуженная артистка Украины, которая также стояла у истоков театра. И, естественно, был жив и здоров мой отец.
Человек, не имеющий никакого отношения к театру кукол ни по своему образованию, ни по опыту всей своей предыдущей работы – новоявленный директор мог утешаться лишь тем, что теперь у него появилась возможность щегольнуть своим повысившимся статусом и время от времени давать волю своим хвастливым разговорам.
В частности, мне довелось слышать такие фразы: «Когда я занялся этими ребятами, многие из них начали писать не только заявления об уходе, но и явки с повинной» (здесь следовал смешок). Это он говорил о своих бывших сотрудниках с его предыдущего места работы. А его нынешние сотрудники были удостоены следующей фразы: «Если кто-то не оправдывает моего доверия, против его фамилии появляется жирная птичка» (смешок).
Такие фразы мне приходилось слышать в личном разговоре в самом конце моей работы в театре, т. е. 7 лет назад. Ну а логическое завершение этого процесса произошло уже в последние 6 лет, когда я не работал в театре.
Ровно посредине этого шестилетнего периода (т.е. через три года после моего ухода из театра и за три года до убийства моего отца) мы вчетвером – мой отец, моя мама, я и «директор театра» ехали в одном купе поезда в Донецк на юбилей Донецкого театра кукол. Пока мои родители находились в купе, а мы с ним стояли у окна в коридоре, мне посчастливилось услышать продолжение хвастливых рассказов, как именно он реализовывает свои планы: «Пришлось убрать многих людей из театра… Но это были не наши люди!».
После этого следовали фамилии целого ряда людей, которые годами, задолго до его прихода работали в театре, всегда были «нашими», а тут вдруг стали «не нашими» и были «убраны из театра». Но пока речь шла не о творческой, а только о технической части коллектива. Люди уходили, не обращаясь за помощью к отцу.
Остается лишь сожалеть о том, что отец был слишком погружен в свою бесконечную работу по организации спектаклей и не обратил внимания на тот стратегический план, который без особых мудрствований и находок неукоснительно внедрялся «хозяином» театра. А план был до элементарного простым: вначале ему нужно было «убрать» из театра «не наших» людей, которых он мог убрать легче всего, а затем уже от технического состава приступить к составу творческому, разумеется, каждый раз заменяя «не наших» людей на «наших», которые были бы ему лично чем-то обязаны.
Но творческая часть коллектива слишком хорошо знала этого человека, чтобы иметь иллюзии на его счет.
Чтобы не выглядеть предубежденным и не быть голословным, приведу фрагмент письма – обращения к мэру Киева от имени творческой части театра. Перепечатываю на языке оригинала:
«…Кадрову політику директор, що не має ніякої освіти в галузі культури або близької до неї, веде самостійно… Так, ним була звільнена з посади зав. літа письменниця, перекладач, театральний критик Б. Бойко, з посади зав. муз. частиною був звільнений Заслужений діяч мистецтв України Полянський Т.В.- чудовий композитор, висококваліфікований спеціаліст…
Два роки тому під приводом «оптимїзацїї» штатного розкладу була зроблена спроба звільнити режисера-постановника Урицького М.Я., але тоді з допомогою театральної громадськості колектив театру не дозволив здійснити цей план.
Зараз же під тим же самим приводом директор намагається звільнити з посади заступника директора – людину, яка стояла у витоків нашого театру, який вже близько 20-ти років посідає цю посаду та блискуче впорюється зї своїми обов’язками, – Заслуженого артиста України Фоєрберга Ш.І….
На останніх зборах трудового колективу творчий склад колективу висловив директору недовіру… Виходячи з вищенаведеного, вважаємо неможливим знаходження Старшинова В. Б. на посаді директора театру та нашу спільну роботу».
То есть открытым текстом творческая часть театра просила мэра Киева уволить директора с занимаемой должности, перечислив и все его остальные многочисленные прегрешения перед театром.
Так обострился конфликт между моим отцом и «директором театра».
Еще совсем недавно последний откровенничал перед моим отцом: «иногда я просыпаюсь в холодном поту – мне снится, что Вы говорите: «Устал. Ухожу на пенсию». А буквально два месяца назад приказом по театру отцу была объявлена благодарность за хорошую работу… И вдруг – вдруг увольнение с занимаемой должности заместителя директора театра. Причем, увольнение этаким изощренным способом – просто должность была убрана из штатного расписания театра.
Для отца это было непередаваемым, нестерпимым унижением. Он – один из основателей этого театра, отдавший ему тридцать лет своей жизни, уволен случайно попавшим в театр, пришедшим на все готовое человеком! Надо добавить – кроме очевидного аморального поступка этим человеком было совершено и юридическое нарушение трудового законодательства, которое гласит, что работник должен быть предупрежден за два месяца до увольнения. Отец не то, что не был предупрежден, он с приказом вообще не был ознакомлен и был уволен «задним числом».
После этого было собрание коллектива театра, было протестное письмо к мэру Киева (фрагмент приведен выше), подписанное главным режиссером театра, режиссером – постановщиком и абсолютным большинством артистов. Была и реакция департамента культуры – «разбирайтесь внутри театра».
А как разбираться, если «директор» давно разделил театр на две части: «не нашу» творческую и «нашу» прикормленную хозяйственную. Прикормленную в прямом смысле. Когда артистам предлагалось уйти в отпуск за свой счет из-за «финансовых трудностей» в театре, бухгалтерия и прочие получали доплаты.
Следует добавить, к сожалению, что после «непонятной» реакции Управления культуры, та самая творческая – главная и лучшая часть театра на втором собрании коллектива психологически не выдержала агрессивно-горластого напора технической части: вдруг стушевалась, ограничившись нерешительными возражениями… От первоначального плана устроить забастовку и не выходить на открытие нового театрального сезона до тех пор, пока Управление культуры не уволит «директора», отказались… И незаконное, аморальное решение об увольнении отца оставалось в силе.
Вот так подлость одних и осторожность других привели к тому, что отец, всю жизнь защищавший всех, вдруг сам оказался внутри коллектива практически без защиты. Он безумно переживал, расценив это как предательство. Выход был один – искать справедливости в суде.
Отец подал в суд. Суд был назначен на 1 октября. Адвокаты в один голос говорили, что дело стопроцентно выигрышное, т. к. незаконность решений «директора» была слишком очевидной.
Впереди было почти все лето. Это было очень тяжелое лето для отца. Если в мае его кардиограммы говорили лишь о небольших возрастных изменениях в сердце, то в результате стресса его состояние резко ухудшилось, появились часто повторяющиеся сильные боли, чего раньше никогда не было.
А потом наступило 13 сентября. В этот день открывался Фестиваль театров кукол Украины. Накануне главный администратор, которая должна была встречать гостей фестиваля, попросила отца заменить ее, т.к. у ней заболел ребенок. Отец, конечно же, согласился. То есть он вел себя так, как и всю жизнь – помогал тем, кто нуждался в его помощи…
Только теперь его здоровье было подорвано стрессом… Но не смотря на плохое самочувствие, наглотавшись лекарств, он поехал выполнять данное коллеге обещание. Он часто говорил: «От непунктуальности и необязательности я страдаю физически». Сам он был пунктуален и обязателен в исключительной степени. Видевшие его в этот день на фестивале говорили о том, как он шутил, каламбурил, радовался встрече с людьми, которых не видел уже много лет.
И лишь, немногие из них замечали, насколько бледен он был и как периодически уходил туда, где его никто не мог видеть: в комнатку кассира, где он обычно оставлял свои вещи. В последний раз войдя в эту комнатку, отец уставшим голосом сказал: «Доехать бы домой».
Попрощался и вышел из театра, у крыльца которого его ждала машина. Стоявшая на крыльце актриса предложила ему помочь с вещами. Он ответил: «Мужчина – и не донесет!?», она: «Держитесь!». Он: «Будет суд…Еще попляшем!».
Это были последние слова моего отца.
В этот день – 13 сентября, состоялся последний разговор отца с «директором театра», после которого отца не стало. Он умер в машине от сердечного приступа.
Дело в суде в связи со смертью истца было закрыто…
Не стало моего отца! А его убийца продолжал ходить по земле торжествующим победителем. Как я мог нормально жить после этого!? Дальше вся жизнь пошла так, как она ни при каких обстоятельствах не должна была идти… Ну, если, конечно, это можно назвать жизнью.
Следующие главы:
3. О том, как я понял, кто убийца моего отца
4. О том, как я пришел к решению рассчитаться с убийцей
5. О том, как я рассчитался с убийцей моего отца
8. О тех, кто остался на свободе