Игорь Знаменский, “Моя исповедь” (книга)
Начало здесь:
1. Об убийствах вообще и о конкретных убийствах
3. О том, как я понял, кто убийца моего отца
4. О том, как я пришел к решению рассчитаться с убийцей
5. О том, как я рассчитался с убийцей моего отца
Начав писать о тюрьме, я сознательно опускаю чисто технические подробности: анализ крови, флюорографию, отпечатки пальцев и всей ладони, и т. д. и т. п. Главное для меня – это люди, которых я встретил там…
А еще люди, которые остались на свободе, и от которых зависела или будет зависеть моя жизнь в тюрьме.
Итак, тюрьма для меня, как и для других только что поступивших арестантов, началась с карантина. Камера (на местном языке – хата) карантина была рассчитана на 20 человек (нары в 2 этажа). До меня там уже находилось шесть человек, я был седьмым. Забегая наперед, скажу, что на карантине я провел 5 дней, к концу моего пребывания там нас уже было 16 человек.
Мое знакомство с карантином началось с того, что я увидел человека плотного телосложения с грозным выражением явно неславянского лица.
Как выяснилось чуть позже, звали этого человека Гела, он был грузин, ему было 35 лет. Он уже давно жил в Украине, в каком-то городе Киевской области. По профессии он был водителем. Однажды подвозил неизвестных ему людей. Оказалось – они обокрали («помыли») квартиру начальника одного из райотделов милиции Киева. В итоге Гела был привлечен как соучастник, хоть он понятия не имел, куда везет этих людей.
Не взирая на грозное выражение лица, Гела был добрым человеком… Но тогда я этого еще не знал. Зато он, узнав за что я арестован, среагировал: «Маладэц! Правилна сдэлал! Настаящий мужчына!». И тут же бросился ко мне через весь карантин, чтобы пожать мне руку.
Потом я не раз встречал именно такую реакцию у людей, независимо от их национальности, образования, возраста и преступлений, которые они совершили, или же вовсе были невиновны. Более того, не видел я осуждения даже среди военизированной охраны, а некоторые ее представители прямо говорили, что на моем месте поступили бы точно так же.
Тогда же на примере Гелы я впервые увидел, как люди могут реагировать на совершенное мною. Более того, когда на карантине появился армянин Артур, Гела коротко рассказал ему обо мне и заключил словами: «Наша кров!».
Ну а еще в первый день моего пребывания на карантине по телевизору вновь показали мое интервью телевидению. «Вон смотри, как раз тебя показывают!», – кричали сокамерники. «Мне не нужна такая слава», – ответил я, – «Мне нужен живой отец»…
Еще через пару дней на карантине появился знакомый мне по ИВС – иранец Мехди. Он по прежнему называл всех на «Вы», очень обрадовался встрече со мной, как будто я был для него лучом света в непроглядной темноте. Чуть позже, посмотрев на всех находившихся и на все происходившее вокруг, он тихим удрученным голосом сказал: «Игор, я сразу увидэл, что Ви културни, интэлигэнтни члавэк… Игор, Ви понимаэтэ, куда ми с Вами попалы?!».
Я тут же стал успокаивать его, говоря, что все не так страшно, как он думает… Уже через некоторое время он потихоньку начал общаться с людьми и понял, что к нему относятся нормально. И если раньше, начиная с нашего знакомства в ИВС, он был настолько удручен происходящим, что все время молчал и грустными глазами смотрел в потолок, то теперь он впервые высказал свое мнение о совершенном мною: «Игор, если би с мой папа поступили би, как с Ваш папа, то я би сказал тому, кто поступил би так с мой папа: «Возми лопата, копай себе могыла!»…
Честно говоря, от кого – от кого, но от этого безобидно-беззащитного, как ребенок, человека я меньше всего ожидал услышать такие слова… Но, очевидно, когда случается такое, то все различия между людьми стираются, и любой нормальный человек реагирует на это одинаково.
И чтобы закончить разговор о карантине, расскажу о своем довольно коротком общении со смотрящим (т. е. главным) над этой хатой (т. е. камерой) карантина.
Звали его Леха – высокого роста, очень худой, девушки сочли бы его лицо симпатичным, сам он тоже рассказывал, что имел у них успех. Верю. В свои 33 года он уже трижды сидел, этот раз был четвертым. Начинал он с того, что уже с шести лет был вором – карманником, а продолжил потом квартирным вором. Все его детство – возможно, с самого рождения – вся его семья сидела в тюрьме. Так что у него не было особого выбора, по какой жизненной стезе пойти…
Мой поступок по отношению к виновнику смерти моего отца он поддержал, хоть и без особых эмоций (скорее всего, ему это по большому счету было безразлично). Но уже в конце нашего пребывания в карантине он сказал мне следующее:
«Если ты будешь на суде говорить о своем деле так, как говорил здесь, лишние года два получишь точно… И если тебе зададут вопрос, раскаиваешься ли ты, подумай, как отвечать… Если тебе важно, что о тебе подумает судья, у которого таких, как ты, сотни, и потому твои слова ему абсолютно безразличны, – так вот, если тебе важно, что о тебе подумает судья, то ты, конечно, можешь пойти на принцип и говорить то, что ты думаешь, т. е. то, что ты говорил здесь. Но если тебе важно скорее выйти на свободу, смотри сам: стоит ли тебе на этот принцип идти».
Я его услышал.
А на пятый день моего пребывания в карантине нас «подняли на хаты», – т. е. с первого этажа, где находится карантин, нас подняли в камеры. Меня подняли на последний из жилых этажей – 4-й (на 5-м этаже находятся прогулочные дворики).
В этой «хате» я провел ровно полмесяца. Камера «тройник» (три пары нар) рассчитана на 6 человек. Кроме меня вначале в камере было еще два человека. Через 4 дня один из моих сокамерников был увезен в Центр судебно-психиатрической экспертизы, а через несколько дней к нам, оставшимся на тот момент вдвоем, привели нового арестанта.
Им оказался немолодой человек явно не уголовной внешности. Я подумал, что такой человек может попасть в тюрьму разве что за хозяйственные преступления. «Какой – нибудь директор магазина или базы», – подумал я, увидев его. В итоге я угадал, что этот человек был на свободе начальником… Но не магазина, не базы, а всей Донецкой железной дороги… Не так давно под его началом работало 58 тысяч человек.
Он так интересно рассказывал о своем профессиональном пути! Я пожалел, что у меня нет возможности написать его биографию и издать ее отдельной книгой. Звали его Александр Георгиевич, было ему 63 года. Обвиняли его отнюдь не по хозяйственной статье, а по политической. Как и многим представителям Донбасса, ему инкриминировали «терроризм». Но это был какой-то удивительный терроризм, который исходя из материалов следствия, не только не привел ни к единой человеческой жертве, но даже не нанес никакого материального ущерба.
Более того, следователей не смутил даже тот факт, что 63-х летний «террорист» почему-то эвакуировал свою семью от войны на Донбассе не в Россию, а в город Изюм Харьковской области… И еще более того, сам этот «старик – разбойник» почему-то и не думал прятаться, а спокойно жил со своей семьей в том же городе Изюме, а отнюдь не в «ДНР» и не в России.
Как говорил этот человек: «Если бы еще некоторое время назад мне кто-то сказал, что я на старости лет сяду в тюрьму, я бы не просто не поверил, а еще бы счел сказавшего мне такое идиотом»… Но этим дело не закончилось.
Судьба, а точнее нынешняя власть словно задалась целью побольше поиздеваться над Александром Георгиевичем. Даже когда его выпустят на свободу за отсутствием состава преступления, окажется, что это далеко не все. Я говорил Александру Георгиевичу, что нынешней власти верить нельзя, и что как только он окажется на свободе, ему нужно попытаться немедленно покинуть Украину, точнее, ту ее часть, где его преследуют.
Но, годясь мне в отцы, и имея колоссальный жизненный опыт, он недооценил степень лживости власти… Он поверил ей. И имея в запасе целую неделю – даже не попытался скрыться. В итоге через неделю его арестовали вновь, он вновь вернулся в нашу камеру.
Напомню, познакомились мы с ним 27 апреля и до его возвращения 16 июля я не знал, как он относится к моему поступку… И лишь теперь он сказал об этом: «Родители – это святое, тем более в такой ситуации, как с вашим отцом… Поэтому полностью поддерживаю… Вообще никаких вопросов нет! Единственное с чем не согласен – это с методом осуществления… Вы, по сути человек, который сам себя посадил в тюрьму. Если бы на вашем месте оказался я, я бы сделал это другим способом… Чтобы не сесть в тюрьму».
Но ведь сути это не меняет – Александр Георгиевич был тоже на моей стороне.
Следующие главы:
8. О тех, кто остался на свободе